Интервью Дмитрия Банникова
В этот раз делимся личной историей гея из Суровского училища. Его история интересна тем, что в своей педагогической практике он столкнулся с гомофобией не там, где она ожидаемо могла бы проявиться, а среди тех, кому наш герой доверял безоговорочно.
Дисклеймер. Мы договорились, что изменим имя и упустим название города, так как герой нашего интервью в данный момент проживает на территории Российской Федерации и опасается за свою свободу и жизнь.
Давай начнём по порядку. Максим, во сколько лет ты осознал, что являешься геем?
В одиннадцать лет я неожиданно для себя понял, что мне нравятся мальчики. Прекрасно помню этот момент, и подробно описал его в своей будущей книге. Но лет до тринадцати я не мог понять, что со мной происходит, как это называется, пока не услышал от сверстников, что таких, как я, называют в лучшем случае «голубой».
Я на очень долгое время зарубил себе на носу, что быть «голубым» — это плохо и стыдно, поэтому никому не рассказывал о своем влечении к людям своего же пола.
Стал тихо ненавидеть в себе то, что когда я наблюдал, как на дискотеке мой одноклассник обнимает девочку, я завидовал ей и хотел оказаться на её месте. Когда смотрел какой-нибудь молодёжный романтический фильм, я неосознанно примерял на себя роль героини, сопереживал её чувствам, но не чувствам её партнера. Когда с семьёй пересматривали домашние архивные видео, мне казалось, что на этих видео я очень манерный, утончённый, как девочка, и очень боялся, что так оно и есть, и что все тоже это видят.
Я боялся, что меня назовут голубым. В десятом классе я попытался построить свои первые отношения с девочкой, мы ходили за ручку, целовались, и я даже писал ей романтические стихи, но при этом всё равно заглядывался на одноклассников, красивых парней в журналах и в телевизоре. Через месяц мы расстались, и я с облегчением выдохнул.
Почему с облегчением выдохнул?
Потому что весь этот месяц я чувствовал себя некомфортно. Даже когда я писал ей романтические стихи, я представлял не её, а абстрактного мальчика. И все мои стихи «для неё» были обезличены, у объекта воздыхания в этих стихах нет пола. Потом, когда у меня появилась гитара, и я стал писать песни, у адресатов моих романтических песен тоже не было пола. Мне хотелось писать романтические песни, но я боялся писать конкретно, поэтому писал абстрактно – типа непонятно, по кому течёт мой кипяточек. Те мои песни легко может спеть как женщина, так и мужчина. Но все они посвящены парням и моим чувствам к ним.
И при этом ты говоришь, что ненавидел себя за это?
Да. И очень стыдился. Меньше стыдиться стал, когда узнал, что такие, как я, называются геями и «гомосексуалистами» (Максим показывает пальцами кавычки). Эти слова мне уже не казались такими же стыдными, как «голубой» или те, что совсем неэтичные. Но всё равно я видел, как геи являются объектами злых шуток у сверстников и по телевизору, и я точно не хотел, чтобы меня высмеивали.
Когда я стал чуть старше, последний год в школе и в студенческие годы, меня стало очень сильно колбасить. Я метался между своей гомосексуальностью и страхом быть опозоренным. С одной стороны мне очень хотелось самовыражения и быть самим собой, а с другой я ненавидел себя и свой страх. Одно время в институте мне казалось, что я нашёл выход – быть КВНщиком, благо, я был творческим молодым человеком, и меня приняли в сборную команду вуза.
Как КВНщику мне «прощалось» (снова кавычки пальцами) многое – длинные волосы, неординарный внешний вид, одежда. Иногда я даже мог позволить себе нарочито вести себя манерно, якобы в шутку, и это другими так и воспринималось, а я будто бы выдыхал в такие моменты, «легально» показывал себя. Однажды даже на спор меня переодели в женский образ, нанесли макияж, парик, юбку, кофточку, каблуки, и в таком образе в составе веселой компаннии КВНщиков я пошёл голосовать, по-моему, в думу были выборы, не помню точно. Так мне выдали бюллетень, и я проголосовал. Конечно, у виска женщина покрутила, и все вокруг на меня смотрели, как на сумасшедшего, но проголосовать дали!
Все воспринимали это как шутку, в принципе, это и была шутка, баловство, но при этом я понимал, что пусть так, эксцентрично, но я выпускаю себя настоящего наружу.
Это было в вузе?
Да, голосование проходило прям в стенах вуза! И мне дали проголосовать! Звучит, как из мира фантастики, но это было!
В какие годы это было?
В начале нулевых.
Это был педагогический вуз?
Нет. Это был сельскохозяйственный вуз. Я не планировал становиться педагогом. Я сначала учился на агроэколога, но потом резко поменял планы на жизнь и перевёлся в другой вуз на специалиста по рекламе. В то время я даже не думал, что буду работать с детьми.
Но сейчас ты педагог?
Да, я больше десяти лет отработал в суворовском училище, и много лет принимал участие в развитии целого направления дополнительного образования в нашем регионе — детской лиги КВН.
Тогда расскажи, как ты к этому пришёл?
КВН. Сначала вузовская сборная, с которой мы играли на городском уровне, потом я создал свою команду. Со своей командой мы уже начали выезжать в официальные лиги КВН в другие города, хотели пробиться в телевизор, как и все другие команды, с которыми мы играли, многим из них это удалось, моей команде нет.
Поиграв несколько лет, я завершил КВНовскую карьеру на сцене и стал автором – начал писать шутки для других команд, а параллельно меня пригласили стать руководителем школьной команды, а потом и редактором впервые созданной под эгидой всероссийской молодёжной организации детской лиги КВН в нашем регионе.
Твои коллеги по детской лиге знали, что ты гей?
Да, знали. Директор нашей лиги в прошлом был руководителем моей первой команды КВН – сборной вуза. Мы были очень дружны, и он был одним из первых кому я открылся. И руководитель региональной ячейки этой всероссийской молодёжной организации, под эгидой которой мы делали лигу, тоже знал. Мы все были из одной компании, близко общались, все всё видели и понимали.
Мы нечасто с ними говорили на эту тему, но когда говорили, они меня не поддерживали, говорили, что это я просто экспериментирую или что я запутался, и я, если честно, хотел с ними согласиться, но чувствовал, что это не так, что это не эксперимент, и я не запутался. Что я такой, какой есть, хоть мне это самому и не нравится. Они даже допускали, что я больной, но относились к моей гомосексуальности достаточно лояльно. Сильно она их не смущала. И мы спокойно вместе развивали детскую лигу.
Я, как редактор лиги, обучал детей писать шутки, актёрским, коммуникативным навыкам. Как-то подсчитали, что за все годы через нашу лигу прошли сотни детей, почти тысяча. Многие из них стали очень успешными – в творчестве, бизнесе, некоторые стали актёрами кино, кто-то музыкантом, некоторые и до телевизионной лиги КВН дошли, и сейчас являются сценаристами телесериалов. Недавно узнал, что один из наших выпускников является креативным продюсером детского телеканала, мне было приятно такое узнать. Значит, не зря мы развивали детскую лигу КВН.
А в суворовское училище как пришёл работать?
В одиннадцатом году в Министерстве обороны решили играть в КВН. Начальник училища был очень хорошо знаком с руководством нашей лиги, в то время его сын работал в нашей молодёжной организации, и меня рекомендовали, как хорошего специалиста в области детского КВН. На самом деле в тот момент я был единственным в регионе КВНщиком с хорошим опытом работы с детьми, которому было это ещё и интересно. Многие КВНщики используют сам КВН только как трамплин и дальше уходят в другие направления деятельности, я же остался работать, причем сфокусировался на работе в с детьми. Поэтому, можно сказать, что в суворовское училище пригласили работать именно меня, потому что в регионе не было на тот момент альтернативы, да и до сих пор нет, если честно.
Мне предложили должность педагога-организатора. Я согласился и стал работать – создал команду КВН, снимал с суворовцами короткометражное кино, делал концерты, творчески развивал детей, и мне это очень нравилось. С суворовцами мы добивались порой очень больших результатов, как на всеармейском, так и на всероссийском и даже международном уровне. Параллельно я получил педагогическое образование по специальности педагог-психолог. Причем я уверен, что начальник училища был в курсе о моей ориентации, потому что сын его точно знал о том, что я гей.
Но никого моя гомосексуальность не смущала. Тем более, что к тому моменту я «завязал» со своим гейством.
Как это «завязал» со своим гейством?
Женился. Можно сказать под негласным давлением коллег по лиге, друзей, общественности в целом и моего личного страха быть опозоренным. Плюс тогда во мне просто бушевала внутренняя гомофобия. При этом меня не переставало колбасить. И чем больше меня тянуло к парням, тем больше я всё это ненавидел, и чем больше ненавидел, тем больше тянуло. Какой-то замкнутый круг, который я хотел разорвать и поставить в этом вопросе точку.
Коллеги активно стали сводить меня с девушкой из нашей же компании, и я поддался. Мы стали встречаться, а вскоре, опять же под давлением окружения, решили сыграть свадьбу. Жена знала о моей ориентации. Скажу так – я хотел спастись, она хотела спасти. И, наверное, все, кто на тот момент знали о моей гомосексуальности, тоже очень хотели меня спасти.
А уж когда у нас родился сын – все вообще успокоились. Но не я. Меня стало колбасить ещё больше. Я уже не мог себя сдерживать и «пошёл по мужикам». Стал изменять. И чем дольше мы жили, тем чаще я это делал.
Нас с женой хватило на пять лет. В итоге она сказала, что каждый имеет право на счастье. И мы развелись. Сначала я сильно из-за этого переживал, но потом понял, что она была права. И очень ей за это благодарен.
Вернёмся к суворовскому училищу. Суворовское училище – место довольно-таки строгое. Ученики там все только мальчики, насколько я понимаю?
Да, да.
Ты боялся, что о тебе узнают. Рисовало ли твоё воображение ситуацию, что бы произошло, если бы они узнали?
На тот момент, в самом начале, когда у меня ещё была внутренняя гомофобия, я боялся только за свою репутацию. Что меня засмеют, уволят с позором. Я боялся позора, потому что считал, что быть геем – это стыдно. Если меня обнаружат, это будет позор для семьи, позор для меня. Вот этого я боялся.
Из-за своей внутренней гомофобии я в 2013 году поддержал закон о запрете пропаганды среди несовершеннолетних. Я говорил: «За закрытыми дверями можно делать всё, что хотите, но только не надо пропагандировать это детям». Во всю эту бредятину я искренне верил, потому что ненавидел себя. При этом я не понимал, как можно пропагандировать детям это всё. Я просто слепо в это верил, что, видимо, можно, раз такой закон появился.
Но при этом ты говоришь, в это же самое время, если я правильно понимаю, тебя ещё больше стало колбасить, и ты «пошёл по мужикам». Что это значит?
Это значит, что днём я примерный семьянин и педагог, ярый гомофоб, поддерживающий государственную политику, а по вечерам при первой же возможности списывался в гейских чатах и тайно встречался с мужчинами. А после таких встреч ещё больше начинал себя ненавидеть.
Но сейчас ты себя не ненавидишь? И сейчас ты не гомофоб?
Всё верно. Но я прошёл очень большой и сложный путь к принятию себя и своей гомосексуальности. После развода я решил, что с меня хватит, и что больше я не буду бежать от себя – я такой, какой есть – я гей. И это не мой выбор, как нам пытаются доказать на государственном уровне. Я могу выбрать поведение, но не свою сексуальную ориентацию. И я пытался же выбрать поведение гетеросексуала, много лет, но это очень сложно, это практически невозможно, это мучительно, тогда почему я должен себя вести, как гетеросексуал? Вот так я начал размышлять. Тогда мне уже было тридцать лет, и я всё ещё стеснялся себя, я всё ещё считал, что быть геем – это позорно. Но я уже отчётливо осознавал, что я гей, и я не могу быть гетеросексуалом. И это был мой первый шаг к принятию себя.
К тридцати четырём годам я познакомился с одной известной художницей, она трансгендерная персона и ЛГБТ-активистка. Это было случайное знакомство, но общение с ней, её взгляды очень сильно изменили меня самого. Я узнал, как она борется с окружающей её гомофобией и со своим страхом, что она тоже боится, но боится не позора, она боится за свою свободу и борется за неё. Это просто перевернуло все мои взгляды на мою жизнь. И я перестал стесняться себя. Я перестал стыдиться себя. В то же время я посмотрел фильмы «Харви Милк», «Гордость», «Парад» (про сербских активистов) . Тогда я стал причислять себя к ЛГБТ. Ещё тихо, боясь об этом заявить, но хотя бы сам себе говорил, что я – гей, я – ЛГБТ. Это привело к тому, что я решил открыться. Нет, не написать о себе в соцсетях (хотя в том или ином виде, не явно, намёками, но я это сделал) или выйти на площадь с радужным флагом. Я просто решил открыться своему окружению – родителям, коллегам, друзьям. Многие из них же думали, что я «уже не гей», «излечился».
Когда я сказал об этом директору нашей детской лиги КВН, он испугался и поставил мне ультиматум – либо я живу тихо, как жил и мы продолжаем делать детскую лигу КВН, либо я открываюсь, но в таком случае мы закрываем лигу.
Чего он испугался? Он же, как ты говоришь, знал о твоей ориентации изначально, долгие годы?
Он очень испугался, когда я сказал ему, что собираюсь поговорить с родителями о своей ориентации и вообще открыться окружению.
С родителями детей?
Нет, конечно, со своими родителями. Директор лиги сказал, что мне открываться нельзя, это будет выглядеть как пропаганда детям. Я сказал: «Но я же не буду с транспарантом стоять и везде кричать, что я гей, я просто собираюсь больше не утверждать обратное». Я тогда задал ему прямой вопрос – как я могу пропагандировать свою сексуальную ориентацию детям? На что мне ответили: «Вот твой партнёр придёт на игру, и вы после игры пойдёте с ним, и дети это будут видеть». Я говорю: «Ну и что? Мы же не за ручку с ним там пойдём. Просто встали, пошли». «Но дети будут шушукаться, дети будут говорить между собой». Я говорю: «Ну и что? Пусть говорят, мы же ничего плохого не делаем».
Ответ меня просто убил: «В том то и дело! Ты успешный! И дети видят, что ты успешный, и ты им будешь транслировать образ успешного гея! И они будут думать, что успешный – это значит гей, чтобы стать успешным, нужно быть геем!». Представляете, какая логика?
Тогда я сказал: «То есть если бы я был маргиналом, я бы больше подходил на должность редактора?» Вот, до крайности дошли. Сколько лет прошло, но я почти дословно помню тот наш диалог. Тогда же впервые мне подкинули идею о том, что меня сразу же обвинят в педофилии, если узнают, что я гей и работаю с детьми. И вот тут мне стало очень страшно. Раньше я в это не верил, не обращал внимание на эту навязываемую нам связь «гей – значит педофил». Я говорю директору лиги: «Но ты же меня давно знаешь, сколько мы с тобой бок о бок детей воспитали! Сотни! Неужели я хоть раз дал повод сомневаться в себе?», он мне ответил: «Нет, не давал, но всё равно ты будешь опасен для детей». Я говорю: «А если не откроюсь, то не буду опасен?». И тогда он признался: «Ты пойми, ты сам нафиг никому не нужен. Но если нас захотят закопать, могут копать через тебя, через то, что мы с геем делаем лигу, детскую лигу! Это противоречит политике государства. Мы не можем себе это позволить».
По сути мне поставили ультиматум, и я выбрал открыться, я даже не минуты не думал. Мне сказали: «Тогда мы закрываем лигу», я сказал: «Закрывайте». И закрыли. Потому что больше не осталось в регионе специалистов КВН, готовых работать с детьми.
На тот момент ты же уже работал в суворовском?
Да, это было в восемнадцатом году.
И ты там тоже совершил каминг-аут?
Да, но тут история веселее. После того, как я развёлся и официально стал свободным одиноким мужчиной, в суворовском училище в мою сторону обратили внимание несколько одиноких коллег женского пола. А мне было очень некомфортно от их знаков внимания, некоторые напрямую предлагали секс. Иногда очень настойчиво.
Я решил, что этим уже порой неприкрытым домогательствам нужно поставить точку. И рассказал о том, что я гей как бы по секрету одной из своих коллег, которая уверяла, что она «могила», но я знал, кому рассказываю. Знаки внимания тут же прекратились и сменились на недвусмысленные взгляды с улыбочками. Слух был пущен.
Не знаю, насколько далеко он ушёл среди коллег в суворовском училище, но проблем с гомофобным отношением к себе я там не чувствовал. Вообще никогда. Может, потому что это было всё в виде слухов, а у меня было прикрытие в виде бывшей жены и сына? Скорее всего. Не знаю. Лишь однажды, когда я был в командировке вместе с заведующим воспитательного отдела, он, как обычно в командировке вечером напился и пьяный начал говорить мне: «Ты п******». На что я взял его за грудки, и он испугался и замолчал. Больше никогда никто ничего мне не говорил.
То есть в суворовском училище было в этом плане всё хорошо?
Со стороны коллег – да, но мне стало безумно страшно работать в суворовском училище, где одни мальчики, после того разговора с директором лиги КВН. Когда я был очень напуган фразой «гей – значит педофил». Я отчётливо тогда осознал, что не дай бог, я перейду кому-нибудь дорогу, кто-нибудь на меня обидится, и будут реальные доказательство того, что я гей, меня сто процентов обвинят в педофилии. Ведь я же часто выезжал с суворовцами в командировки. Не всегда с сопровождающим офицером. Мне бы могли приписать чёрт-те что. Вот этого я очень сильно стал бояться. И это уже был кардинально другой страх, нежели тогда когда я только устраивался работать в суворовское училище. Сейчас я уже не считал свою ориентацию позором, мне не было стыдно за себя, но я стал бояться за свою свободу.
Но продолжал работать?
Да. Потому что на тот момент у меня были огромные финансовые проблемы, и мне позарез нужна была стабильная хорошо оплачиваемая работа. На тот момент в нашем регионе таковой была должность педагога-организатора в суворовском училище. А учитывая, что у меня в суворовском была не очень большая занятость, у меня было очень много при этом свободного времени, я мог ещё подрабатывать на стороне. Но я не мог тогда отказаться от стабильного заработка в суворовском училище.
И всё-таки ты, проработав там столько лет, в конечном счёте, уволился? Почему?
Я давно уже хотел уволиться. Но долгое время не мог этого сделать. В 22м году, когда началась война, желание уволиться стало ещё больше. Ведь я полностью не согласен с официальной позицией государства относительно этой войны, а при этом работал в учреждении, в котором из каждого утюга льётся пропаганда войны, героизация убийств. Слава богу, я смог неофициально договориться с другими педагогами-организаторами в училище, что лично я не буду касаться темы «СВО» (Максим снова изобразил пальцами кавычки), что это без меня, иначе я точно уволюсь.
Моё увольнение коллегам было не очень удобно, ведь тогда мои обязанности перекинуться на них, пока это найдут необходимого специалиста, а в нашем регионе, во всяком случае, в направлении детского КВН их нет, а приказ Министра обороны, что в училище должен быть КВН, есть. Поэтому коллеги пошли мне на уступки. Неофициально. До начальства мы это не доводили, просто между собой распределяли задачи. Конечно, взамен я выполнял иные задачи, которые не относились к теме «СВО». Но, так или иначе, я всё равно был причастен к этому всему. Я так же вывозил команду КВН на игры Министерства обороны, где естественно была пропаганда «СВО». Все, абсолютно все мероприятия Министерства обороны сейчас посвящены пропаганде «СВО» и героизации убийств. И косвенно и не косвенно, но я в этом во всем участвовал, не как ярый пропагандист, но как свидетель, закрывающий на всё это глаза.
Я чувствовал себя пособником фашизма, отчего мне было очень противно и некомфортно. Но гораздо больше мне жалко во всей этой ситуации самих детей, которые вольно или невольно поглощают всю эту пропаганду…
Жалко, но я понимаю, что как педагог сделать ничего не могу. Особенно в рамках военного образования. Но и уволиться я себе позволить не мог. И снова стал ненавидеть себя. А когда в том же 22м году расширили закон «о запрете пропаганды ЛГБТ», а впоследствии и объявили нас террористами и экстремистами, вот тогда мне стало очень страшно, так как не было страшно никогда.
Я понимал, что теперь являясь педагогом в суворовском училище и при этом геем, я стал в очень уязвимом положении. И без того продолжающаяся годами депрессия усилилась, и я стал подумывать о том, чтобы выйти из окна. В итоге пришёл к тому, что мне нужен психотерапевт. Стало легче. До такой степени, что я даже смог уволиться из суворовского училища.
Были ли у тебя за всё это время ученики, про которых ты понимал, что «да, это, скорее всего, он гей»?
В детской лиге КВН были, но естественно я с ними не разговаривал об их ориентации, которую они даже не скрывали. Но как редактор и педагог позволял им быть такими, какими они себя чувствовали, не ограничивал в самовыражении, потому что считаю, что не имею на это право. В суворовском училище тоже такие мальчики были и есть, и, наверное, будут всегда. Да, между некоторыми суворовцами невооружённым взглядом видна более нежная, нежели просто близкая дружба. Но в любом случае не возможно определённо сказать – эти мальчики гомосексуальны, или же это просто такое поведение из-за отсутствия в училище девочек?
Однажды я увидел, как суворовец читал книжку про ЛГБТ-отношения. Обывателю, конечно, не понять по обложке, о чём эта книга, но я прекрасно понимаю по названию. Я это заметил. Мальчик прямо мне признался, что «да, в книге про гейские отношения». Я ему единственное, что сказал: «Ты только осторожно читай». И всё. На самом деле, я ничего не имею права сказать таким мальчикам, никак не могу поддержать. Я старался с такими суворовцами никак себя не проявлять, просто быть педагогом, который ничего такого не замечает. Я прекрасно понимаю, чем мне грозит поддержка таких мальчиков, даже если у них депрессивное состояние. В принципе, для разрешения таких вопросов в каждой роте есть психолог.
Есть ли случаи буллинга в суворовском училище именно по признаку сексуальной ориентации?
Нет, по крайней мере, я точно не видел буллинга из-за ориентации. Буллинг есть, обязательно. Он примерно идёт с шестого класса до восьмого-девятого. Но после восьмого-девятого класса там настолько они все срастаются друг с другом, что становятся как семья. Только если какие-то конфликты, но это уже точно не буллинг, за редким исключением. И если буллят, то точно не за ориентацию, а за то, что мальчик оказался, например, вороватый, может красть что-нибудь, подставлять кого-нибудь, стукачить. Вот за это буллят.
Надо сказать, что иногда этим буллингом управляет офицер. Это самое страшное. Офицеры есть, есть моменты, когда они просто выплёскивают свою ненависть, например, когда у офицера произошёл конфликт с родителями суворовца, то просто по щелчку офицерских пальцев мальчика могут начать буллить всей ротой.
Как ты думаешь, почему нет буллинга по признаку сексуальной ориентации?
Скорее всего, сейчас поколение такое пошло. Не знаю, как сейчас будет с этими законами и новой пропагандой. Но те, кто родился в середине нулевых — начале десятых годов, это вполне себе свободно мыслящие молодые люди, дети свободного мышления. И гомофобии у них очень мало, потому что процесс их взросления попал на относительно свободный период жизни страны. Они сами толерантнее не только к ЛГБТ, а вообще, нежели мы в наше время.
Но я очень боюсь, что следующее поколение, которое сейчас пойдёт, будет очень сильно пропитано ненавистью. К сожалению, такова сейчас государственная политика в этой стране.
Ты сказал, что иногда замечал какие-то «крепкие» дружбы, романтические отношения между суворовцами. Мог бы ты поподробнее рассказать, какой это возраст и как ты это для себя определял?
Это уже класс девятый, одиннадцатый. Это какие-то, я не знаю, как это правильно сказать… «ухаживания» что ли? Кто-то кому-то булочку принёс, сохранил, отдал, сок припрятал, отдал. Какие-то такие вещи, бытовые. Понятно, что это не за ручку держаться и не целоваться. Ты видишь, что это нестандартное бытовое общение для суворовского училища. В большинстве случаев не совсем так это всё делается. Обычно — это поделить между друзьями, между компанией друзей, что-то купить, скинуться, поделить между собой. Это по-суворовски. Но когда в этой компании есть ещё отдельно двое, которые чуть ближе, вот это уже, наверное, навеивает на определённые мысли. Это либо очень-очень такая нежная дружба, либо это.., ну, а может быть, это и есть, правда, нежная дружба, опять же, от безысходности, потому что нет девочек?
Как ты думаешь, почему в России родители боятся ЛГБТ-учителей?
Потому что у нас такая политика государства, которая настроена на пропаганду гомофобии и выбрала одним из ударов по гомосексуальности, её сравнение с педофилией. Это насаждается родителям, вбивается им в мозги. И они, естественно, этого боятся, потому что родители боятся от своего незнания, от непонимания ситуации, от того, что у них мало информации, а та информация, которая есть у них, искажённая и в корне неправильная.
Какая у них информация, по-твоему?
Что это извращение. Что гомосексуальность заразна, или что её реально можно пропагандировать, и что ребёнок, насмотревшись на гомосексуала, может захотеть им стать, особенно если это учитель, ведь учитель в большей степени авторитет. И он захочет стать таким же и это попробовать. Для меня это самое невозможное. Я вполне могу себе предположить, что мальчик в каком-то возрасте захочет попробовать, потому что он изучает свою сексуальность. В принципе, ему это может быть интересно. Но, даже попробовав, он не станет гомосексуалом, если он им не является.
Нужно различать сексуальное поведение и сексуальную ориентацию. И вообще, я считаю, что учитель не будет ничего пропагандировать. Адекватный вменяемый учитель. У меня нет задачи, как у педагога, показать ребёнку какую-то свою жизнь. Мне хочется, чтобы он творчески развился, чтобы он мог играть нас цене, научился писать шутки, играть на баяне, танцевать. Чтобы он мог спокойно общаться, найти любую тему для разговора с любым человеком. Этого я хочу как педагог-организатор, чтобы он этому научился, определять цели в своей жизни. Но показывать ему свою личную жизнь – зачем мне это нужно? У меня совсем другие задачи. У меня настолько мало времени для работы с ребёнком, что я не всегда успеваю педагогические задачи выполнять. Поэтому учитель никогда не будет ничего такого «втюхивать». Адекватный вменяемый учитель, у которого нет злого умысла. Злой умысел может быть у любого, вне зависимости от ориентации.
Какой посыл ты хотел бы передать читателям?
Я бы хотел обратиться к гомосексуалам, особенно к педагогам, живущим в нашей стране, в России. Нас много, и мы боимся, но бояться, наверное, это нормально. Я бы хотел им пожелать не бояться. Это сложно в нашей стране, очень сложно, но хотя бы понимать, что нас много таких же. У меня есть знакомые педагоги, которые тоже относятся к ЛГБТ и тоже боятся. Но скоро это всё закончится. Я в это верю. Очень хочется в это верить. Не так долго нам осталось бояться.
Если это будут читать родители обычных детей — они ведь тоже боятся, гомофобия это боязнь гомосексуалов — им я бы пожелал больше читать, смотреть, узнавать разную информацию на тему ЛГБТ. Хоть сейчас и это уже противозаконно в нашей стране. Сам ещё только перевариваю эти новые запреты. А если это будут родители ЛГБТ-детей, то точно я бы хотел, чтобы они оказывали поддержку своим детям. Это очень важно. Я думаю, если бы я не боялся в своё время, будучи подростком, если бы я всё знал, у меня была бы другая судьба. По крайней мере, меньше было бы этого непринятия себя и меньше метаний. Это точно. Мне кажется, я бы гораздо раньше стал счастливее.
Любите друг друга. В этом страхе мы не одни. Вот это самое главное. В этом страхе, в который нас загоняет это государство, мы все не одни.
Чем ты занимаешься после увольнения?
Зарабатываю тем, что пишу сценарии концертов, пишу туки для команд КВН, провожу корпоративные игры КВН, пишу роман, занимаюсь воспитанием сына, недавно признался ему, что гей. Он отреагировал лучше всех: «Ок. Молодец, что признался. В принципе, я знал». В общем, после увольнения я пока ещё прихожу в себя, наслаждаюсь свободой.
Как думаешь, ты когда-нибудь возобновишь свою педагогическую деятельность?
Не знаю. Сейчас думаю, что вряд ли. Я очень от этого устал. Не от детей, а от страха перед государством, от уязвимости. Сейчас я хочу быть, как можно менее уязвим. Как будет в будущем, я не знаю. Поживём – увидим. Хочу быть оптимистом.
